Сквозь
галловые[1]
кованые решётки, украшающие стрельчатые арки католического монастыря, проникал
утренний свет июльского солнца. Сестра Габриэлла, ласкаемая лучами зари, распростёрлась
по белой простыне, на кровати раухтопазного[2]
цвета. Опомнившись, монахиня встала и, мигом собравшись, суетливо направилась
на хваления.
***
Юный
бутон, окутываемый гагатовым[3]
полотном, проведший часы в незамысловатых хлопотах, скользнул, словно по
дуновению ветра, в ставшее привычным место, - каменный ледяной подвал
средневекового монастыря, куда не просачивалась ни толика света. Габриэлла
ступила на влажный пол, спустила многочисленные одежды и присела, устремив от
природы смуглое лицо к полуразрушившемуся столбу. Сложив руки в молитве и обратив
блаженные карие глаза к уходящему во тьму потолку, Иезавель начала шептать
латинские фразы. Всё её существо содрогалось, пронизываемое неизвестной силой. На
помутневших глазах выступили хрустальные слёзы. Бальзаминовые[4] губы
её походили на иссохшую и потрескавшуюся от недостатка живительных капель воды африканскую
почву. Достигнув высшей степени экстаза, она рухнула на белокаменные плиты импровизированного
алтаря. Вскоре Габриэлла пришла в себя и поспешила удалиться.
***
-
Сестра Габриэлла! Сестра Габриэлла! – кричала запыхавшаяся монахиня.
-
Да, сестра Антония? – обернулась на зов мирно шагающая девушка.
-
Где вы были сегодня после обедни?
-
Собирала цветы для алтаря.
-
Но у вас не было цветов с собой, когда вы вошли в монастырь!
-
Я уже положила их на алтарь... Сестра Антония, вы следите за мной?
-
Нет... Но вы так часто стали пропадать, не понятно, куда.
-
Ох, избавьте меня от ваших подозрений!
-
Извините, я не хотела вас обидеть… - проговорила тридцатилетняя монахиня,
искренне раскаиваясь.
-
Всё хорошо, я не в обиде на вас, дорогая сестра, - безрадостно улыбнулась Габриэлла.
***
***
-
Как же я люблю тебя! Ты моё небо, ты – мой ангел, ты – мой отец и моя мать! –
восклицала, забываясь, Габриэлла.
Она
нежилась в горячей постели, в келье, наполняющуюся холодным лунным свечением.
Бледные полосы нежно ложились на её искушённое лицо. Глаза, полуприкрытые
шторками век говорили об отстранённости, вызванной проявлением нечестивой любви.
-
Я хочу, я так хочу тебя!..
Её
трясло изнутри. Вздохи походили на отчаянные крики.
-
Папочка не хотел, чтобы мамочка знала…
Габриэлла
уходила в беспамятство, и язык заплетался во время произнесения отрывистых фраз,
отголосков прошлого, доносящихся из глубин сознания. Она облизывала
потрескавшиеся губы.
-
Ты знаешь, ты знаешь, как я люблю тебя… Я твоя…
Внезапно
в келью ворвалась сестра Катарина. Представшее перед ней зрелище шокировало
робкую девятнадцатилетнюю монахиню, что та, закрыв лицо руками, как бы стараясь
не осквернять собственные мысли и чувства, отвернулась и убежала прочь.
Габриэлла,
не слыша ни единого шороха, погружалась в сладостную дьявольскую обитель, всё
больше и больше разжигая в сердце губительный огонь.
***
Немного
погодя в комнату возвратилась Катарина, но уже вместе с
матерью-настоятельницей. Увиденное повергло честных женщин в состояние аффекта.
Обнажённая Габриэлла сползла на пол и, задыхаясь в адской истоме, граничащей с
неуловимой экзальтацией, шептала бредовые плохоразбираемые слова, выкрикивала
непристойности, активно совершая соблазнительные телодвижения, пластичности
которых позавидовала бы любая исполнительница сабара.
-
Габриэлла! – осмелилась наконец вымолвить неуклюже подбежавшая к девушке игуменья,
- Что вы творите? Такое не дозволено монахине! Как вы смеете?!
-
Она одержима, она не слышит вас, - тихо сказала, чуть не плача, сестра Катарина,
оставаясь стоять в дверном проёме.
-
Видимо, ты права, - ответила настоятельница более спокойным тоном, лишённым первоначального
негодования. Она пыталась удержать конечности девушки в одном положении хоть на
секунду, но движения Габриэллы, казалось, только усиливались.
-
О, я запомню этот миг, Люцифер, мой любимый! Бери меня полностью, пользуйся
мной, поглоти моё существо, познай мою бренную плоть, испей нектар моей чёрной
крови…
Катарина,
окончательно растерявшись, закричала, чем вызвала испуг и озабоченность шедших
по коридору монахинь. Женщины в мрачных одеяниях прибежали на ужасающий гул и,
узнав причину беспокойства, заторопились уведомить о происходящем весь
монастырь.
***
Маленькая
послушница Катарина плакала в углу, укрывшись от окружения в спасительных складках
апостольника, когда в келью с серьёзным и невозмутимым видом вошёл священник.
Все
отошли в сторону, расступались, освобождая проход падре Даниэлю и предоставляя
ему свершить искоренение зла. Падре внимательно посмотрел на сотрясающуюся в
конвульсиях монахиню, после приступив к исполнению ритуалов, читая молитвы и окропляя
юное тело святой водой.
***
Стояла
глухая ночь, во мраке которой мерещились странные видения. Будоражащий вопль
пронёсся по безмятежной лестной чаще. Габриэлла, вопреки праведным силам,
вырвалась из священного места, расталкивая ненавистных святош; она оказалась
посреди лиственного леса. Глаза её словно покрылись пеленой, и, ничего не видя,
девушка совершала непонятные ей самой действия.
Изумлённый
падре вышел и решительно направился на поиски блудницы, и толпище монахинь
последовало за ним. Они рыскали, но не сумели отыскать недавно приехавшую к ним
женщину, желавшую стать послушницей, самоотверженностью своей поражавшую
испытанных аскетов.
Габриэлла
мчалась, спотыкаясь о кочки и ветки, следуя немому голосу, звавшего её из
пучины преисподней за собой в Пандемониум. Монахиня перебирала руками в
воздухе, хватаясь за голые шершавые стволы обволакиваемых сумраком деревьев.
Вблизи послышался шум быстрого течения Рио-Саладо.
Изнывая от мучительного страстного томления, ничего не подозревавшая Габриэлла
ступила навстречу водному потоку, живительному источнику уповающей любви...
И
к актинолитным[5] кронам чудесных эндемичных
деревьев вознёсся пронзительный рёв раненного в самое сердце зверя, утонувшего
в пламени кровавого ада.
7.07.2019
